Старейшая прихожанка Скорбященской женской обители отметила юбилей
2 марта 2019 года одной из старейших прихожанок Скорбященского монастыря Галине Федоровне Малышевой исполнилось 85 лет.
17 сентября 2017 года на приходском празднике «Осенние встречи» мы чествовали почетных прихожан Скорбященского женского монастыря — кому за 70 (см.: http://ntobitel.cerkov.ru/2017/09/19/nas-sobrali-svyatye-petr-i-fevroniya/). Одной из них является Галина Федоровна Малышева, которая подвижнически не пропускает ни одной службы в обители. Ее нет в храме только по одной причине: настигла болезнь.
Малышева Галина Федоровна 1934 г.р.
Галина Федоровна рассказала нам о своей жизни еще в мае 2016 года. Теперь появился замечательный повод поделиться этой историей с читателями нашего сайта – 2 марта ей исполнилось 85 лет:
«Я родилась в 1934 году. А семья наша приехала в Нижний Тагил из г. Улан-Удэ в 1939 году к бабушке – она нас всех приняла в свой дом. Нас было 9 человек, из них 5 детей, а я самая младшая. Мы жили на берегу тагильского пруда, где теперь стоит памятник металлургам. Под Лисьей горой около Куйбышевского завода первый дом был наш. Топить избу было нечем, а недалеко находилась эстакада, и там сваливали кокс, приходилось его воровать, а на улице ни одной досочки не найдешь – все тащили к себе в дом на растопку.
Очередь за хлебом занимали в 5 утра, и его давали по одной булке в руки. Когда карточки появились, то давали или хлеб, или муку, а крупу никогда не давали. Помню, что мы ели лебеду и крапиву – варили суп, добавляли муку в него, если она была, конечно. А зимой спасались так: дети ходили пешком в Николо-Павловский совхоз, поля которого были за с. Горбуново (там еще аэродром был). Капусту с полей уберут, а листья на поле все равно остаются. Дети собирали их (а иногда приходилось быстро бегать), приносили домой и делали лепешки из капустных листьев. Под снегом иногда и картошку выкапывали, если что в земле оставалось. Мама такие оладушки настряпает – очень вкусные – дети были просто счастливы.
Когда началась Великая Отечественная война, через 5 дней забрали папу. А через неделю пошел на фронт муж сестры Вали – Николай (он был военный, офицер). Пришел из военкомата, говорит: «Меня в командировку отправляют», сестра сразу заплакала. Уехал и не вернулся. Пришло письмо, в котором он написал, что завтра у него будет другой адрес, но следующего письма сестра так и не дождалась.
Через две недели после начала войны сестра Зоя пошла на фронт – она была связистка. Сестра Валя с девчонками-подружками пошла в военкомат проситься на фронт. Их сразу взяли. С мамой нас осталось трое.
Потом наступил страшный голод. Я пошла в школу на год позже – в 8 лет, так как была сильно маленькая. Крест я себе прицепляла под одежду на булавку. А у нас в соседях жил зам. директора завода Куйбышева – по национальности еврей. С его дочерью я дружила. Мама у нее работала врачом в госпитале в 1-й школе (она за заводом была). Эта семья по советским меркам была богатая. Мама подружки утром сварит манную кашу на молоке, а она ее не ела и звала меня: «Приходи утром» – и всю эту кашу складывала на бумажку, чтобы я кошкам отнесла, но с этой каши я кормилась: пока дорогой до дома иду, всю эту кашу съем – кошкам ничего не оставалось. Когда это вспоминаю, все время плачу. А потом у нас в классе появился мальчишка, у которого отец работал директором хлебозавода. Он нам приносил такие желтовато-зеленоватые комки колота, разламывал на части, но у нас не хватало терпения до конца занятий – мы съедали их тут же, хотя учителя ругали нас, но мы все грызли эти куски, пока ничего не останется. Все время есть хотелось.
Когда война закончилась, мы стали жить лучше. Сестры мои Нина и Юля (одна работала на заводе, а другая – в парикмахерской), как получили первую зарплату, пошли в магазин, накупили печенья, конфет и всего др. Это как праздник был – такие они довольные пришли с кульками сладостей. Все разделили поровну, как обычно нас мама учила.
После войны сначала сестра Зоя вернулась, потом Валя, а за ней неожиданно Валин муж Николай. Его считали погибшим, так как на него раньше похоронка пришла. Но он был в плену. Устроился Николай на работу в охрану, где и до войны работал, но на него подозрения в шпионаже были – все очень переживали, что его арестуют, но потом с него сняли все подозрения. С Божьей помощью все успокоилось – вся семья молилась за него, и он сам молился.
Девичья фамилия у меня была Черепанова, мальчишки меня дразнили: «Черепаха, черепаха». Через два года я такая бойкая стала, в ответ сдачи дам, так что меня уже не дразнили. Дралась я с этими парнями почем зря. Была непослушная, ну просто ужас. Одевалась я плохо, так как я в семье последняя была и носила то, что от всех остальных детей оставалось. Ножки у меня маленькие, а валенки огромные, не по ноге. Только после войны я «свое» платье получила – американское. Из шинели мне пальто сшили – это я помню, какая я модная стала. Но, несмотря на свой затрапезный, как я сейчас понимаю, вид, я могла всех организовать, если меня учительница попросит. Я и на лыжах ходила, и разными видами спорта занималась, и петь ходила в хор, и стихи читала. Зимой утешением было, что мы на тагильском пруду на коньках катались. На ул. Строителей стадион работал – все дети любили туда ходить. Кружки во время войны меня спасали – не так было грустно.
В пионеры я вступила, а вот когда мне возраст пришел в комсомол вступать, мама мне настрого запретила и предупредила, что меня будут агитировать и как надо отвечать. Потом и в партию агитировали. Вступать не стала. Я своим коллегам в банке иногда рассказывала о Боге, но как будто бы не от себя, а в пересказе слов знакомой. Вроде как стеснялась от себя говорить. Иногда меня слушали с интересом, однажды и управляющий банком, где я работала в кредитном отделе, тоже заинтересовался и даже не ругал меня, задавал вопросы о Боге. У всех жажда духовная была – это чувствовалось.
Мама моя заболела, когда мне лет 14–15 было. Она лежала 23 года и приняла много страданий. Сестра Валя за ней ухаживала. У мамы на ногах были страшные язвы. А когда она умерла, то ноги у нее стали ровные-ровные, как будто бы никаких язв никогда не было. Перед смертью к ней Пресвятая Богородица приходила. Валя мне рассказывала, как она сидела у маминой постели и вдруг слышит тихий мамин голос: «Матерь Божья, ты за мной пришла?!» После смерти мама нам обеим снилась в черном монашеском одеянии. Батюшка нам объяснил, что мама наша монашенкой к Богу ушла. Потом Валя ездила в Пюхтицы, а там прозорливый старец был. Она его и спросила о посмертной маминой судьбе, а он ей сказал, что мама наша пребывает у Бога в хорошем месте за страдания свои. Похоронили мы ее на Голом Камне.
Мама в Казанскую церковь ходила на раннюю службу, но редко: было много забот. А вот сестра Валя после войны меня все время с собой в храм брала. Ходили мы на раннюю службу к 6 утра. А так как трамваев не было, надо было пешком идти. Валя меня в 5 утра поднимает, хочешь не хочешь – а идешь. Народу утром в храме было немного. Тогда в церкви было два прихода с перегородкой. Проповедей батюшка не говорил, видимо, нельзя было. Советов священник мне не давал. Но так как я все время с кем-нибудь дралась, он меня окорачивал. Потом-то я исправилась, меня никто не трогал (смеется).
Духовником у сестры Вали был отец Григорий Пономарев. После войны Вале дали комнату, так как она работала в пожарной части телефонисткой, и они с мужем переехали от нас. Я ее все время «бабой Валей» зову, так как рядом с ее домом был детский сад, и она детей конфетами подкармливала, а они все под окошками кричали: «Баба Валя, баба Валя». Весь дом знал, что здесь «баба Валя» живет. К ним по ул. Мира приходили батюшки, монашки, маму навещали. Так как квартира у них была отдельная, то ее называли «церковный дом». А сестра моя после смерти мужа постриг приняла в г. Невьянске, постригал ее отец Ипатий (Сыромятников). Я с ним так познакомилась. Мы поехали втроем: я, «баба Валя» и Мария Кожевникова. Ждали в храме очень долго или мне так казалось. Входит мужчина, и без подрясника, одет очень плохо. Мои попутчицы сразу выстроились под благословение. Я поняла, что это отец Ипатий. Он спросил меня, буду ли я причащаться, а я за этим и приехала. У него был дар прозорливости и слез. Всю службу плачет, бывало, и слез не может унять. В тот наш приезд в Невьянск Валя, видимо, разговаривала с ним о постриге. Потом уж мы поехали еще раз, и я присутствовала при таинстве – все-все помню. Умерла Валентина в 92 года, а в монашестве она была примерно 13 лет».
Галина Федоровна стояла у самых истоков создания Крестовоздвиженского прихода:
«Я стала ходить в Скорбященский храм почти с самого открытия, то есть с 1993 года, когда еще отец Геннадий Брагин служил. Потом здесь служили иерей Иоанн Брагин и иерей Фома Абель. И другие батюшки, конечно. Сначала богослужения шли в маленьком храме на втором этаже, а на первом этаже, где мы сейчас молимся, шел ремонт, потом стали служить в большом Вознесенском храме. В 1990-е годы была традиция служить молебен тому святому, чей сегодня праздник. Как-то было весело и радостно, когда батюшки выходили на середину храма. Это было очень запоминающееся событие».
Галина Федоровна помнит, как в Вознесенском храме была темная старинная икона святого целителя Пантелеимона, которая долго мироточила и от которой исходило благоухание. А потом еще мироточил Серафимушка. Была в монастыре и частица мощей святого праведного Симеона Верхотурского.
О многом может рассказать наша старейшая прихожанка.
3 марта 2019 года после Божественной Литургии священники, сестры и прихожане Скорбященской обители поздравили Галину Федоровну с юбилеем. Отец Алексий Исмагилов пожелал ей еще 30 лет ходить в храм, а уж дальше – причащаться на дому. А еще пожелал подвизаться в покаянии, ибо кто кается – тот и награду долголетия имеет от Господа. Эти слова в назидание всем нам.
Скорбященский женский монастырь
