Изолированные в Тагиле. Настоятельница Скорбященского женского монастыря — о свободе в заточении и любви, которая всё побеждает
Больше двух месяцев тагильчане вынуждены жить в необычных условиях самоизоляции. У многих новые правила вызывают апатию и неприятие, но журналист АН «Между строк» Екатерина Баранова нашла людей, для которых затворничество и уединение являются привычным и единственно приемлемым укладом жизни. Наш автор побывала в Скорбященском женском монастыре на улице Красногвардейской (рядом с детским домом № 1) и выяснила, как изменилась жизнь монахинь во время пандемии, боятся ли они коронавируса и почему людям полезна эта временная остановка.
Маленькая, но деятельная обитель
История женского монастыря в Нижнем Тагиле начинается в 1864 году, когда была построена Скорбященская кладбищенская церковь. Идея создать монашескую общину появилась спустя 20 лет у крестьянской вдовы Марии Навзоровой, к которой со временем начали присоединяться другие подвижницы. Женщины просили разрешения о создании обители у Священного синода и заводовладельца Павла Демидова, князя Сан-Донато. Долгие годы на территории современного монастыря располагалась женская община. Только в 1904 году она была переименована в Скорбященский женский общежительный монастырь. Перед революцией в обители проживало 6 монахинь, 38 рясофорных послушниц и около 150 послушниц.
К 1911 году территория монастыря простиралась от двухэтажного здания на улице Красногвардейской до Корабельного мыса, где располагался принадлежащий приходу кирпичный завод. Именно из изготовляемых там кирпичей и был построен Вознесенский собор. Усилиями сестёр обители и наёмных работников храм строился с 1905 по 1913 год.
После революции с 1920 по 1922 год на территории монастыря располагался концентрационный лагерь, затем здесь была открыта школа-коммуна для детей-сирот, из которой позже возник современный детский дом — школа № 1. С 1998 года, когда возобновилась деятельность монастыря, сёстры живут по соседству с детьми-сиротами.
«Руководство детского дома по нашей просьбе в Министерство образования полтора года назад установило забор, потому что было совсем шумно. Детки бегали по территории, играли в казаков-разбойников, устраивали из остатков стройматериалов свои шалаши и “военные” штабы. Нормальная детская жизнь. Но жизнь монастыря иная, имеет некий ритм, порядок, устроение, которые формировались веками и без соблюдения которых невозможно нормальное течение монастырской жизни, — рассказывает настоятельница Скорбященского монастыря игуменья Мария (Сташевская), приехавшая в Нижний Тагил в 2011 году из Благовещенского Киржачского женского монастыря во Владимире вместе с тремя сёстрами. — С установкой ограждения стало потише. Мы рады детям, тем более они нуждаются в общении, добром слове. Они любят приходить к нам. Слава Богу, живём по мирному, у нас добрые соседские отношения. Может быть, этого забора и не было бы, если бы мы не скучали по монашеской жизни. А это ограждение даёт нам возможность быть в некотором внешнем покое, мы нуждаемся в этом.
Сегодня в монастыре вместе со мной проживает девять сестёр. Большинство — местные, самой юной сестричке 30 лет, в монастырь она поступила в 24 года. Самой старшей — 65 лет. Девять человек в монастыре, да, это немного. Но сейчас и время такое. До революции семьи были многодетные и было принято, чтобы один из членов семьи молился Богу в монастыре за всех родных, чтобы посвятил этому жизнь. И монастыри были большие. Сейчас что в Греции, что в России в монастырях с каждым годом становится всё меньше насельников. Культура в обществе уже не предполагает служение Богу, служение Отечеству, к сожалению. Сейчас каждый как будто сам по себе. Даже ценность семьи почти утеряна. Это влияет на настроение в обществе в целом и, конечно, на наполняемость монастырей в том числе.
Раньше говорили: каков мир, таков и монастырь. В светском сообществе считается, что Богу молиться — это лёгкое дело, но на самом деле это целый труд. Это, знаете, по святоотеческому слову “кровь проливать”. Не все могут вместить это понятие. Мы очень хотели бы надеяться, что молитвы нашего епископа, духовенства, сестёр обители хотя бы небольшое значение имеют для мирного состояния нашего города и наших горожан».
Страха нет
Матушка Мария встречает меня возле ворот и провожает в уютный садик, расположенный между двумя храмами — Вознесенским и Скорбященским. В Вознесенскую церковь постоянно заходят какие-то люди. На улице трудятся рабочие и монахини. На территории монастыря бурлит жизнь, несмотря на пандемию и печальные сообщения о заражении монахов в Верхотурском монастыре. Создаётся ощущение, что тагильские монахини не слышали последних новостей. Или они совсем не боятся заразиться опасным вирусом.
«У нас совсем страха нет. У нас просто отношение к смерти немножко не такое, как у людей нецерковных. Мы же к смерти относимся как к переходу в иное бытие. Конечно, с одной стороны, страшно, что ты не готов, ты ещё не очистился, чтобы перед Господом предстать. А так-то, чего же смерти бояться?
Братья, сёстры, священнослужители и обычные люди не защищены от вируса. Это болезнь, она всех касается, и медиков тоже она коснулась. Так же и меня, и сестёр обители может коснуться. Но, во-первых, как бы атеисты и скептики ни усмехались, мы уверены в благодатности своего местонахождения. Во-вторых, сёстры обители уже несколько лет собирают в висимском лесу сосновые почки, молодые сосновые шишки. Мы завариваем почки с молоком, из шишек варим варенье, регулярно перед трапезой пьём травяные сборы и таким образом укрепляем иммунитет. И последние пару лет почти не болели вирусными заболеваниями.
Не будем мы и из-за прихожан переживать, которые к нам из мира приходят в храм на богослужения или требы в церковной лавке заказать в масках или без масок. Мы потеряем мир в сердцах, если будем много времени тратить на усилия, которые не приносят пользы никому — ни нам, ни людям. На другие необходимые дела — труды по устроению обители, социальную деятельность, даже просто доброе слово и улыбку — у нас не будет сил находиться, если мы будем паниковать, если мы будем эгоистами.
Монах — это человек, который хочет быть один, без людей. Есть только он и Бог. В древности монастыри устраивались в пустыне. Но со временем появилось учёное монашество, стали появляться городские монастыри. Теперь особенностью городских монастырей является просветительская и социальная деятельность. В городской монастырь, в том числе наш, нужно приходить людям, которые не боятся социальной деятельности. С нами по соседству живут дети, много людей, нуждающихся в утешении, постоянно приходят в храм, мы ездим в женскую колонию с беседами, воскресная школа у нас есть при монастыре. Территория монастыря открыта ежедневно с 5 утра до 7 часов вечера. А потом заканчиваются внутренние монастырские дела, и в 21:00 звучит колокольчик. Наступает время молчания.
В больших монастырях много паломников. Троице-Сергиева лавра находится рядом с Москвой, где очень большой процент заболевших, поэтому неудивительно, что многие лаврские монахи заболели и несколько братьев отошли ко Господу. В Верхотурье, насколько мне известно, ситуация была странная. Сотрудник монастыря почувствовал себя не очень хорошо, наместник его отправил сдать тест на коронавирус. Он пришёл в больницу, а тест у него не берут — потому что он не приехал из-за границы, не приехал из Москвы, ему не 65 лет… Ему отказали, он вернулся в монастырь, спустя какое-то время его самочувствие ухудшилось. Он опять приходил в больницу и опять просил взять тест, ему опять отказали. Проходит время, и заболевает практически вся братия. Упущение было со стороны властей, медиков. В монастыре никто не заразился бы, если бы у человека взяли тест.
В нашем монастыре по благословению священноначалия и распоряжению Роспотребнадзора соблюдаются все правила безопасности. На полу в храме есть разметка, иконы, ручки дверные протираются в течение дня. При входе в храм можно взять масочку, руки обработать. Да и людей с началом пандемии на службу стало ходить заметно меньше.
А в нашей жизни ничего не поменялось, кроме того, что не можем посещать заключённых, детей из детдома, насельников пансионата “Тагильский”. У сестёр есть антисептики, но маски мы не носим — вы ведь в семье, дома не носите маску? У нас тоже семья. На общественных богослужениях — да, некоторые сёстры в масках. Продукты, пожертвования от прихожан мы и до пандемии мыли и обрабатывали. Ещё и крещенской водой всё это всегда окропляется», — говорит матушка Мария.
Затворничество как образ жизни
Настоятельница монастыря матушка Мария провела для меня небольшую экскурсию по помещениям, в которых работают монахини. Уютная трапезная, мастерские, хорошая библиотека с духовной литературой и русской классикой. В коридоре первого этажа установлены две выставочные витрины с экспонатами будущего музея церковной истории города, который сёстры мечтают создать уже много лет.
День у монахинь начинается в 5 утра. До позднего вечера сёстры молятся и работают: занимаются шитьём, вышивкой, изготовлением иван-чая и варенья, которые можно купить в церковной лавке. Много сил уходит на работу в Вознесенском храме, который открыли для прихожан только в прошлом году. Впереди предстоит ещё много восстановительных и ремонтных работ. Реставрация требуется и Скорбященскому храму, расположенному в глубине монастырской территории рядом с кладбищем.
При монастыре действует Центр защиты материнства и детства «Дар жизни». На входе установлен «птичий домик», куда любой желающий может принести одежду и обувь для нуждающихся. Информационная табличка на коробе напоминает жертвователям, что все вещи должны быть чистыми и зашитыми, потому что у бездомных нет стиральных машин, иголок и ниток.
Каждая пятница в монастыре — «добрая». Прихожане-волонтёры отвозят пожилым людям, находящимся на самоизоляции, продукты, помогают им по дому. Акция «Добрая пятница» появилась до карантина, но во время пандемии к ней подключились новые люди.
Также в монастыре недавно стали проходить выставки-продажи поделок воспитанников детского дома. Ребята могут заработать небольшие карманные деньги, тем самым научиться ответственности и самостоятельности. На свои поделки дети клеят бирки: «на сладости», «на развитие творчества». А один мальчик намерен накопить денег и купить себе смартфон.
«Монашество — это особый путь, людям сложно понять его. Думаю, будет понятно, если я сравню монастырь с семьёй. Мы большая семья, мы на виду друг у друга постоянно. И мы, конечно, все очень разные, несмотря на то, что все мы выбрали общий для нас монашеский образ жизни. У каждой свой характер, своё устроение. Поэтому часто где-то нужно уступить, где-то нужно себя ограничить. Мы постоянно притираемся друг к другу. Мы, прежде всего, стараемся научиться любви, потому что любовь — это сверхзадача. Это дело, которому нужно учиться всю жизнь. А любовь выражается в том, что люди терпят друг друга, характер другого человека, устроение его. Все мы особенные. Нужно принять человека и любить его таким, какой он есть.
Я слышала, что на карантине многие супружеские пары ссорятся. Это оттого, что не знают друг друга и не ценят. А ещё у нас, у людей, есть проблема — мы хотим навязать своё мнение, лишить другого человека свободы. Нужно научиться не быть эгоистами, уступить, отказаться от своего желания. Это вот любовь. Если научиться этому, то семья за время самоизоляции только укрепится.
Мне кажется, с 90-х жизнь серьёзно изменилась. Коммунисты в своё время за основу Морального кодекса строителя коммунизма взяли нравственные критерии из десяти Евангельских заповедей. Поэтому и взаимоотношения в обществе были порядочнее. А сейчас слово “порядочность” даже в обиходе отсутствует. Возможно, я ошибаюсь, но делаю такие выводы из того, что я наблюдаю.
Я жила в советское время и могу точно сказать: общество тогда было добрее. Моя семья была атеистической, но благодаря воспитанию в семье и в обществе я искала смысл жизни и обрела его в Церкви и в обители. Взаимоотношения между людьми были более открытыми, мягкими. Жертвенность и самоотдача ради ближних и Отечества не были исключением. Будь мне сейчас 20 лет, будучи воспитанной в современном обществе, не уверена, что меня бы беспокоили вопросы смысла бытия. Во времена наших прабабушек-прадедушек в обществе преобладали нравственные понятия, которые люди не позволяли себе переступить. Сейчас это запросто: дети не чтут своих родителей, разговаривают с ними дерзко, преступления совершают по отношению к родителям, а родители — по отношению к детям. Распространение зла в обществе — это наш выбор, человеческий».
Карантин — полезное время для человечества
И всё же коронавирус если и не поменял уклад монастырской жизни, то некоторые планы подправил. Так, этой весной должен был состояться первый выпуск «мирского» класса воскресной школы. Четыре года назад сёстры решили набрать дополнительный класс из числа детей прихожан, до этого в школе учились исключительно воспитанники детского дома. Выпускной пришлось перенести на неопределённый срок из-за пандемии коронавируса.
Что же касается самоизоляции и постоянного нахождении в одном месте, для сестёр монастыря это единственно приемлемый образ жизни. Игуменья Мария признаётся, что совершала немало паломничеств, была в разных странах, в том числе и на Святой земле, но все внешние впечатления стираются со временем и для монаха не имеют большого значения.
«Потребность во внешних впечатлениях у монахинь, проживших много лет в монастыре, отсутствует. Можно оставаться на одном месте и при этом не чувствовать свою ущербность. Можно оставаться на одном месте и при этом быть совершенно свободными! На самом деле сейчас наступил хороший момент в жизни. Такая раз — и остановка. Мне кажется, это очень интересный опыт для всего человечества. Понимание того, что иногда надо останавливаться.
Жизнь современного человека превратилась в гонку. Вы знаете, даже у нас в монастыре время убыстрилось. Год раз — и прошёл. Если даже у нас в монастыре всё так быстро, то в миру-то вообще! Думаешь: как же там люди живут? Это очень тяжело. Я сочувствую всем, кто оказался в сложной ситуации, но нужно пока потерпеть. К тому же сейчас лето, у многих есть дачи, люди могут найти утешение, работая на земле, есть просто возможность пойти в лес, птиц послушать, воздухом подышать.
Мне кажется, люди сейчас меньше уже говорят о вирусе, устали. В марте и апреле было сложно, люди были в напряжении, а сейчас по нашим прихожанам я не вижу этого. Я вижу, что все уже привыкли к таким условиям жизни, смирились, улыбаются, живут обычной жизнью.
Как игуменья, я могу пользоваться мобильным телефоном и интернетом. Я выполняю организаторские и административные функции, мне нужно общаться с людьми и быть в курсе событий. У меня есть помощница, она также пользуется и телефоном, и интернетом. Остальные сёстры освобождены от этих зависимостей. Любая зависимость неполезна человеку, а монаху тем паче. Телефон отвлекает очень сильно, это же суета. Человек не успевает сосредоточиться. Когда человек стремится к духовной жизни, более сосредоточенной, ему телефон и интернет только мешают.
Поскольку я читаю новости, то вижу некоторые перегибы в подаче информации о ситуации с коронавирусом. Они есть, к сожалению. Кому-то это надо, видимо. Я совсем не разбираюсь в политических взаимоотношениях, это сложно для моего восприятия. Ситуация нагнетается. Но журналисты же тоже люди, это их работа — писать на злобу дня. Но вот как подать информацию, уже зависит от степени честности и ответственности за слово журналиста. А ситуация непростая, мир столкнулся с ней впервые, разобраться сложно, поэтому я сочувствую журналистам, но желаю вам не гнаться за поверхностной информацией, а вскрывать глубинные проблемы, не бояться делать честные выводы на рассмотрение думающего читателя. Всем нам желаю больше доброжелательности, мирности, терпения, меньше инфантильности и больше созидательной деятельности на благо друг друга», — заключает игуменья Мария.
Екатерина Баранова
